Кузнец галицкой фотографии
Год 1987. При входе к костелу Марии Снежной во Львове - группа людей, которые явно знаются между собой из самых разнообразных полудиссидентских кругов. Событие, в целом, будто не такая уже и весомая в контексте общесоюзной горбачевской «перестройки», однако отборная национально сознательная публика сконцентрирована здесь по-правде говоря не случайно: в только что основанном львовском Музее фотографии (второму после прибалтийского на целый СССР!) открывается персональная выставка фотохудожника, репортера, поэта, вдохновителя и активиста антиалкогольного движения в Галичине, пластуна и «видсидента» Ярослава Коваля. Сам 79-летний Ярослав Илькович, поразительно резвый как на свои лета и несладкое прошлое, пытается незаметно щелкать стареньким «Зенитом», продолжая фиксировать для будущих поколений лицо современников - как и десятки лет потому...
Гимназист из Циневи
Из этого эпизода и можно бы начать знакомство с мастером, всю жизнь и творчество которого - от юных лет до последнего вздоха - были неразрывно связаны с историей Галичины, ее славными и трагическими страницами, в конечном итоге, с ее фотоискусством, которое было и остается неотъемлемой частью европейской культуры.
Врожденный 16 декабря 1908 года Славце из села Цинева на Станиславщини (в настоящее время Ивано-Франковская область, Рожнятивский район) начал свой путь к «светописи» из рискованного и в то же время смелого шага: десятилетним парнем он обменял найденного в окопах первой мировой карабина на добытый там же его старшим приятелем фотоаппарат «Цайс». Впоследствии Кузнец доказал, что в умелых руках фотокамера может быть эффективным оружием, способным убивать зло и воскрешать Любовь и саму Историю.
Образование получал в респектабельных на то время учебных заведениях - Долинский частной гимназии имени Маркияна Шашкевича, а когда ее в 1924 году закрыла власть, - в славной Рогатинский гимназии. Антин Крушельницкий, Николай Чайкивский, Осип Турянский, Николай Угрин-безгришний, Роман Грицай, Борис Кудрик - каждое из этих имен, чеканящих в украинскую историю, для молодого гимназиста означало общение с интересной личностью как в часы занятий, так и поза ими.
Затятий сторонник «тверезости»
Интересно, что первые значительные достижения мастера в светлоте тоже обозначены антиалкогольной тематикой. Став в 1930 году студентом философского факультета Львовского университета Яна Казимира, Ярослав сразу записался на лекции по фотографии, которые читал знаменитый Юзеф Сьвитковски, признанное светило этого относительно нового вида искусства. Вчерашний гимназист «с председателем» погрузился в изучение тонкостей знимки, совершенствуя приобретенные еще в гимназические годы навыка и добывая новый опыт. Наука «в лес» не пошла: через два года в доме НТШ во Львове доктор Иван Раковский открыл созданную Кузнецом передвижную противоалкогольную фотовыставку, а вскоре сам директор и живое предание Национального музея доктор Илларион Свенцицкий даже отдал помещение для создания отдельной постоянной антиалкогольной экспозиции. Казалось бы - вот она, слава, бери и наслаждайся до конца дней лаврами «наилучшего», как это в настоящее время делают отдельные забронзовили маэстро. Но для беспокойной натуры молодого художника во Львове не нашлось адекватного занятия, и в 1934 году он уже «раскручивает» собственную фоторобитню в местечке Рожнитови (в настоящее время райцентр Рожнятив) неподалеку от родной Циневи.
Зачем нужны «большие портреты»?
Знание основ «маркетинга» и естественная смекалка стали Кузнецу в приключении, поэтому вскоре телеграфные столбы в местечке и соседних селах украсила необычная, но очень убедительная реклама, специально напечатанная в Долине накладом 5 000 экземпляров. Остроумный текст не мог оставить читателя безразличным, поэтому бизнес «процветал», а хорошие отзывы о «фотографе Кузнеца в Рожнитови» дошли до митрополичеи резиденции в Подфеврале, куда на отдых к гостеприимному Князю Церкви каждое лето съезжались «сливки» интеллектуальной элиты Галичины. Фотограф-пластун, то ли при случае путешествий Горганами, или и просто из любопытства, пытался не пропустить ни одну возможность побывать вблизи Кедровых палат Митрополита Шептицкого, «охотясь» на сюжеты с интересными людьми, а то и просто прогуливаясь гуцульскими околицами в поисках вобранных в аутентичные строи горцев. Этнографические фотосборники авторства Ярослава Коваля из самых разнообразных закоулков карпатского региона могли бы украсить любую музейную коллекцию народоведа в мире, а фотопортреты Олекси Новакивского, Ольги Дучиминской, Ирины Вильде, Романа Сельского, светлоты Митрополита Андрея и других выдающихся фигур должны были бы стать частью уникального исторического фотонаследия Украины. Однако...
Колекціонер, «коваляжист»...
«Первые советь», как вспоминал господин Ярослав, были до него снисходительными и заставили лишь фотографировать на документы и рисовать новейшие вывески. Вскоре их изменили немцы, и пришлось срочно переменить профессию на лаборанта местной аптеки. В 1944 году «вторые освободители» приняли упорядоченную аптеку от вновь назначенного директора Ярослава Коваля, а его самого «освободили» от свободы. Сначала было 39 суток камеры смертников, а затем - целые 11 лет каторги на Воркути и еще 32 года жизнь без прописки, что в советское время ставило человека фактически вне закона. Причину такого жестокого наказания господин Ярослав никогда не объяснял, однако на основании многочисленных рассказов современников можно допустить, что здесь не обошлось без сотрудничества из ОУН.
Так или иначе, но ни сибирские морозы, ни дикая жестокость режима не вгасили его внутреннего огня. На ссылке или впоследствии во Львове и в любимых Карпатах, Ярослав Коваль не расставался с фотокамерой и неутомимо «щелкал», творячи красоту из букетов задержанных на лету минут. А еще - собирал коллекции деревянных ларей, элементы наряда разных этнических групп украинских Карпат, вишиття разного сорта, экслибрисы и шкици друзей-художников (преимущественно с персональным посвящением мастеровые светлоты), .конструював коллажи из собственных знимкив, витинанок из каких-то изданий или даже... самых обычных каламарив, которых имел когда-то счастье купить аж целую тысячу всего за один карбованец. Десять из этих причудливых произведений было выставлено на уже упомянутой выставке 1987 года, а острые на язык журналисты мгновенно окрестили их «коваляжами».
«Вот и есть все мои сокровища»...
Во времена горбачевского реформирования гнилой креатуры Союза Кузнец наконец получил право официально прописаться... в помещении собственной жены на тихой сецесийний улице Грюнвальдский во Львове. Многочисленных гостей (а общение для жаждущего общества и преисполненного жизненной энергии фотохудожника было первой необходимостью) всегда поражала теснота в просторной на первый взгляд квартире. Под всеми стенами стояли лари, столы, шкафики, креденси и другая вместительная мебель, где сохранялось множество потенциальных экспонатов нереализованных музеев, документы, рисунки, письма и, конечно, десятки тысяч знимкив и негативов - от чудом уцелевших стеклянных клише к сравнительно недавно отснятым черно-белым пленкам (на «цвет» мастер не свитлив, считая его элементом, который отворачивает внимание от игры света и тени и самой композиции).
Возрождение прежнего органа «УФОТО» - журналу «Светло и Тень» - стало для автора еще первичного издания (1933-1939) своеобразным витком диалектической спирали и праздником, которого чекалося десятилетиями. Чуть ли не в каждом числе возобновленного щоквартальника появлялась статья из истории украинского фотоискусства авторства Ярослава Коваля - легкий, преисполнен при¬родного юмору стиль рассказы, неизвестные до сих пор имена, факты, портреты исторических лиц и простых горцев, гордых из своего происхождения, наряда и сохраненных из деда-прадеда традиций. Уча молодежь из страниц журнала любить «свое», мастер не забывал о сугубо техническом боку дело и непосредственно пытался не пропускать заседания Львовского фотоклуба.
Жизнь прошла, словно одна мощная вспышка длительностью 89 лет. Летом в 1997 году Ярослава Коваля не стало. После отхода мастера значительная часть фотонаследства попала к не очень чистым на руку дельцам от светлоты. Коллекции распылились между десятков «друзей семьи». Остался лишь музей в родной Циневи и теплое воспоминание о Человеке невероятной душевной красоты и таланта. А еще - сотни, а может и тысячи лиц, которые с надеждой и требованием сохранения духовного сокровища нации смотрят на нас из немногочисленных уцелевших его светлот...
1 Sztuka (из польской) - искусство
|
